Туманова Ольга - Будни
Ольга Туманова
Будни
Массивная дверь впускает меня в холл, и я спешно шагаю по ступеням, на
ходу показывая пропуск. Я иду нарочито быстро, и вся я: и мой взгляд, и моя
походка - все говорит: извините, я тороплюсь!
И вновь из-за стола поднимается женщина. Какая? Да, никакая. Бесцветная.
Тусклые волосы лежат на голове плоской паклей; полинялый кусок чего-то, то ли
огромного шарфа, то ли маленького одеяла, окутывает фигуру, похожую на
холодильник; лицо без единого яркого пятна - я никогда не могу его вспомнить,
но я и не смотрю ей в лицо, я смотрю на ее сапоги, скособоченные,
поцарапанные: я не хочу видеть часы над входом, где стрелка скачками прыгает к
девяти часам. Она - должность у нее жуткая, вернее, не должность, конечно, про
должность ее я ничего не знаю, но ее название: табельщица, это слово приводит
меня в уныние. Вы только послушайте: та-бель-щи-ца. Голос у (не могу я
повторять это слово!) нее тоже бесцветный, и говорит он вяло и монотонно, и
каждое утро одно и то же: как секретарь отдела я обязана следить за
сотрудниками: кто во сколько пришел, кто во сколько ушел, куда отлучался в
рабочее время.
Сегодня я не пререкаюсь, молчу, слушаю: если табельщица проговорит еще
минут пять, я сама вбегу в отдел после звонка и услышу шепот: опоздала. И от
этого шепота у меня на весь день испортится настроение.
В коридоре слышно, как в нашем отделе надрывается телефон.
Наша огромная комната, где в три ряда стоят сорок столов, пуста, лишь три
головы изучают разложенные на столе бумаги. Где остальные сотрудники? Мужчины
в коридоре - курят, женщины в туалете - делают прически и накладывают макияж.
Телефон звонит настырно и громко, но ни один из троих не поднимает голову.
Подбегая к телефону, я уже знаю: позовут Горностаева. Горностаев - главный
специалист по конструкциям, и ему звонят со всех строек и изо всех проектных
организаций. По телефону Горностаев говорит подолгу, минут по пятнадцать,
громкими отрывистыми фразами и тоскливо поглядывает то на часы, то на стол,
заваленный бумагами. Горностаеву лет пятьдесят. Он высок, поджар, у него
пышная седая шевелюра и отсутствующий взгляд. Он - в мыслях. Горностаев носит
светлые костюмы: светло-серый или светло-бежевый. Брюки на нем отутюженные,
без единой морщинки, с ровными стрелками, ботинки начищены до блеска, галстук
подобран в тон рубашки из тонкой материи и завязан красивым узлом. Я пытаюсь
представить, каким был Горностаев в двадцать лет, как влюблялись в него
девчонки (я уверена, что в пятьдесят лет о любви уже не помнят), но он,
наверное, и тогда был поглощен работой.
Я выглядываю в коридор, зову Горностаева к телефону и опять заскакиваю в
комнату. Но только я наклоняюсь, чтобы снять сапоги, ко мне приближается
Николаев. Николаев всегда передвигается по комнате таким шажком, словно к
животу у него прикреплен таз с водой, и эту воду он очень боится расплескать.
Не дойдя до моего стола метра два, Николаев останавливается, засовывает за
борт пиджака два пальца, отводит голову назад и влево:
- Довожу до вашего сведения, что в машбюро печатают письмо самого Резника.
Письмо исключительной важности и срочное. В виду этого его требуется забрать
незамедлительно. Если вы сейчас же не принесете письмо, я вынужден буду пойти
к Резнику и довести до его сведения, что по причине...
- Ладно, - останавливаю я Николаева, что, вообще-то, делать не следует,
поскольку, получив передышку, он говорит значительно дольше. Я не боюсь
Резника, первого заместителя самого,
